Молитва за Землю Русскую

Елена Алексеевна Краснопевцева не случайно носит такую чудесную фамилию. Всю свою жизнь поет, посвятила себя поискам чистых истоков настоящей народной русской песенной культуры. На протяжении многих лет она руководит ставшим известным не только в России, но и за рубежом фольклорным ансамблем «Веретенце», который исполняет русские песни так, как их пели много десятилетий назад наши прапрабабушки. Но не так давно в жизни этой удивительной женщины появилась новая радость: теперь Елена Алексеевна поет на клиросе в храме святителя Николая, что в пос. Дружба Мытищинского района. Протоиерей Георгий Болгарский, настоятель Никольского храма сначала услышал выступление «Веретенца», познакомился с его руководительницей, а потом благословил ей встать на клирос. И теперь Елена Алексеевна, как бы она ни была занята, как бы плотно ни был заполнен ее рабочий график, в воскресные и праздничные дни поднимается на хоры и поет.

Какое место в вашей жизни занимает клиросное пение?

Для меня клиросное пение — это ангельское пение, это обращение к Богу. Это прошение возносится вместе со всеми, кто находится в церкви. Мне почему-то кажется, что пение делает нас более близкими к тому, чтобы свое сердце настроить на Бога и на разговор с Ним. Церковь, и особенно клирос — для меня это то место, где я стою такой… раскрытой.

Я вижу, насколько для меня приход в Церковь был продолжением всей моей жизни. Приход сюда не случаен, потому что все, чем я занималась — это, вероятно, было подготовкой к тому, чтобы открыться во мне этой вере. И я очень сожалею, что это произошло так поздно…

Много пришлось вам учиться и переучиваться?

Нет. Мне не пришлось переучиваться, потому что пение на клиросе и традиционное пение берет начало как бы из одного источника, и для того, кто знаком с традиционной культурой, здесь нет противоречий. К сожалению люди, которые знакомы только с академическим пением, прошли через эту школу, не имеют возможности прикоснуться к традиционной культуре и считают, что это — два совершенно разных источника, которые питают душу.

На самом деле различия в этом нет никакого. Приведу слова протоиерея Владимира Теплова, благочинного города Алатыря (Чувашия) — он долгое время занимался традиционной культурой, был директором Дома фольклора, а потом стал священником. Он впитал в себя и то, и другое — и народное, и церковное пение, поэтому он говорит об этом, прочувствовав все. Он сказал, что традиционное Православие и традиционная культура — это два крыла одной птицы, без которых лететь она не может, и имя этой птицы — Святая Русь. И мне это очень понятно. Ведь бабушки, которые пели в церкви, выходили и тут же могли прикоснуться к природе, к радости выражения себя в народном пении, которое точно передавало их ощущения себя на этой земле и того, как они готовили себя к небу. Церковное пение этому не противоречило.

Поэтому для меня это одна жизнь, в которую втекает два источника, а тех, кто себя лишил одного, мне просто очень жалко, что они не знают этого.

Живя церковной жизнью, человек проходит исповедь и покаяние, возможность очищения души. Как вы в себе ощущаете этот процесс?

Разное чувство бывает… Иногда после исповеди чувствуешь, что ты действительно сбросил груз. Для меня этот груз грехов как болезнь, и метастазы еще во мне болят — вот вроде бы я очистилась, а они, как продолжение болезни, еще продолжают мучить. Конечно, через это надо проходить, конечно, это путь очищения…

Я помню ощущения от своей генеральной исповеди. Это было в Марфо-Мариинской обители. Я так плакала, и надо мной батюшка так плакал, что у меня голова вся была мокрая!.. День был такой тоскливый, такой тягучий, просто беспросветный — и ни одного луча солнца не было, и дождь лил с утра до вечера… И вот я после исповеди села — батюшка говорит: «Ты посиди», — потому что я даже идти не могла никуда. Так было пусто — ни радостно, ни грустно — никак. И в этой пустоте я вдруг воззвала: «Господи, есть ли у меня хоть какая-то надежда?». И в этом мире, в котором не было ни одного луча солнца, вдруг пробился луч, и на полу — а там такие решетки интересные на окнах, — так заиграло солнце, и эти решетки отразились на полу, закрутились, как птицы… Это было мгновение, ну, может быть, секунд тридцать — больше солнце не появилось. Но вот эти птицы на полу и эта любовь, и прощение, и эта надежда луча, который к нам все время прикасается… После каждого покаяния я вижу этих птиц.

Что происходит с вами в то время, когда идет Божественная Литургия?

В разные службы бывает разное состояние. Иногда меня просто пробивает какая-то волна радости, иногда у меня просто с макушки до пяток пронизывает… такая дрожь. Для меня каждое песнопение осознается каждый раз новой какой-то гранью, и я не могу сказать, какие моменты в службе самые любимые.

Когда Чашу выносят, у меня в душе такое сильное чувство умиления от того, что Господь так любит человека, что дает нам даже такую возможность прикоснуться к этой тайне, тайне причастия. И каждый раз я испытываю… я становлюсь как целый мир, — во мне нет перегородок, нет стенок, нет границ, и это такая открытость ко всему!

Вообще живое Православие действенное, творческое и так любит делание любви, как никакая другая религия. И эта любовь, которая начинает вдруг сочиться и из тебя тоже...

Знаете, я совершенно перестала раздражаться. Вообще перестала! Для меня это так необычно, когда ты в пробках стоишь, и тебя каждую секунду подрезают, и ты слышишь постоянно агрессию, — я теперь совершенно не раздражаюсь, ну вообще ни на что. Потому что чувствуешь, насколько это примитивно, насколько это временно, и это пройдет. Страшно только прийти к Господу ни с чем.

Когда во время ектеньи звучит: «Господи помилуй!» — каждый человек, молящийся в храме, вкладывает в эти слова свое: кто-то просьбу для себя, кто-то — для своих близких, кто-то — благодарность, а кто-то — последнюю надежду. А что вы вкладываете в это прошение?

Самое удивительное — я больше всего болею в своих молитвах за Русь, и для меня это не пустое слово. За это особое место в нашем большом мире, которое сейчас особо нуждается в молитве. Так Господь судил, что я весь мир объездила. Но больше и выше красоты нашей земли и людей наших не видела, и той душевности, и той силы духа, которая есть в наших людях, я тоже не видела. Я видела, как Европа духовно изничтожена.

И я сейчас понимаю, что Россия — это то особое место, которое хранит веру так, как она и дана была. Для меня особенно проникновенно звучит ектенья, когда просят за Россию и за русских. Для меня Россия — это не национальность и не принадлежность к «пятой графе». Русские по духу, которые живут на этой земле, которые потом ее полили, наши предки — я это очень остро ощущаю.

Россия для меня сейчас — это настолько радостно и больно одновременно! И пока есть силы, я постараюсь ей послужить.